Изъ послѣднихъ лѣтъ жизни А.С. Грибоѣдова.

Къ 80-лѣтію со дня его кончины.

Грибоѣдовъ межъ двухъ огней.

Императоръ Николай I, по вступленіи ва престолъ, вскорѣ послѣ событій 14 декабря приказалъ арестовать автора «Горе отъ ума», служившаго въ то время секретаремъ по дипломатической части при главнокомандующемъ на Кавказѣ, генералѣ А. П. Ермоловѣ. Писателя подозрѣвали въ соучастіи въ злоумышленномъ обществѣ, но Грибоѣдовъ, за три тысячи верстъ привезенный фельдъегеремъ изъ крѣпости Грозной въ Петербургъ, могъ, благодаря счастливо сложившимся обстоятельствамъ и не безъ тайнаго покровительства людей сильныхъ и близкихъ молодому государю, легко опровергнуть всякія обвиненія въ сочувствіи декабристамъ и вышелъ изъ-подъ четырехмѣсячиаго ареста въ Главномъ штабѣ чистъ, „какъ стекло”. Онъ былъ представленъ государю, получилъ очистительный атестатъ, офиціально снимавшій съ него всякія подозрѣнія, былъ награжденъ чиномъ, денежной наградой и ему предоставлено было вернуться къ своей тяжелой службѣ на Кавказъ. Эта реабилитація ничуть не удовлетворяла самого Александра Сергѣевича. Онъ переживалъ тяжелое чувство разочарованія и крушенія лучшихъ надеждъ русскаго общества, ему казалось, что его роль, какъ чиновника, при „новомъ курсѣ” болѣе невозможна и что настало время, выйдя въ отставку, отдаться кабинетной работѣ, тому поэтическому призванію, которое онъ такъ живо ощущалъ и сознавалъ въ себѣ всегда…

Вскорѣ послѣ оправданія Грибоѣдовъ былъ въ Москвѣ (въ концѣ іюля 1826 г.). Тамъ шли усиленныя приготовленія къ коронаціи, къ пріему царской фамиліи. Вскорѣ по пріѣздѣ государя въ Москву получено было извѣстіе отъ А. II. Ермолова о нарушеніи мира Персами и ихъ военныхъ дѣйствіяхъ противъ насъ.

Не довѣряя А. П. Ермолову, государь спѣшно посылалъ на Кавказъ своего „отца командира”, генерала И. Ф. Паскевича, давъ ему письменный секретный приказъ смѣнить Ермолова въ случаѣ крайней необходимости. Нужно замѣтить, что И. Ф. Паскевичъ приходился родственникомъ Грибоѣдовымъ: онъ былъ женатъ на двоюродной сестрѣ А. С. Грибоѣдова, и мать поэта была его Ьеііе-Іапіе. Послѣдняя была хорошо извѣстна въ Москвѣ своимъ честолюбіемъ, рѣзкостью тона и властнымъ характеромъ; она всегда мечтала о блестящей служебной карьерѣ для своего единственнаго сына. Моментъ окончательно реабилитировать его въ глазахъ государя и выдвинуть иа служебномъ поприщѣ казался ей самымъ удобнымъ. Къ ея досадѣ, самъ Грибоѣдовъ ни ва что не хотѣлъ ѣхать служить при Паскевичѣ и даже возвращаться на Кавказъ. Тогда, по свидѣтельству сестры писателя, мать его пустилась на хитрость: „Оиа какъ-то пригласила Александра съ собой помолиться у Иверской Божіей Матери. Пріѣхали, отслужили иолебенъ… Вдругъ матушка упала передъ братомъ на колѣни и стала требовать, чтобы овъ согласился на то, о чемъ она будетъ проситъ… Растроганный, взволнованный (Грибоѣдовъ былъ очень религіозенъ), онъ далъ слово—Тогда она объявила ему, чтобы онъ ѣхалъ къ Паскевичу…»

Такъ была рѣшена служба Грибоѣдова при Паскевичѣ, которая обѣщала ему выдающуюся роль во время Персидской кампаніи 1827-28 года и при переговорахъ о мирѣ и блестящій дипломатическій постъ перваго чрезвычайнаго посланника и полномочнаго министра Россіи въ Персіи. Едва ли пе попечительная Настасья Федоровна (мать поэта, подстроила также и самую поѣздку сына на Кавказъ не въ одиночествѣ, а вмѣстѣ съ Паскевичемъ. Напрасно Грибоѣдовъ уѣхалъ изъ Москвы къ Бѣгичеву, своему любимому другу, въ его Тульскую деревню, с. Екатерининское. Паскевичъ выждалъ его въ Воронежѣ, и Г рибоѣдовъ имѣлъ возможность первый ознакомить генерала съ истиннымъ положеніемъ дѣлъ на Кавказѣ и въ Персіи. Но на первыхъ же шагахъ двойственность положенія Грибоѣдова при Ермоловѣ и Паскевичѣ не замедлила сказаться.

„Плохое мое житье здѣсь, писалъ онъ изъ Тифлиса Бѣгнчеву (9 декабря 1826 года). „На войну не попалъ, потому что и Алексѣй Петровичъ (Ермоловъ) туда нѳ попалъ. А теперь другого рода война. Два старшіе генерала ссорятся, съ подчиненныхъ перья летятъ… Старикъ нашъ (Ермоловъ) человѣкъ прошедшаго вѣка. Несмотря на все превосходство, данное ему отъ природы, подверженъ мелкимъ страстямъ. Соперникъ ему глава колетъ, а отдѣлаться отъ него онъ не можетъ и не умѣетъ. Упустилъ случай, чтобы выставить себя съ выгодной стороны въ глазахъ соотечестзеннпковъ, слишкомъ уважалъ непріятеля, который этого не стоилъ. Вообще война съ Персіянами самая несчастная, медленная и безвыходная". Повидимому, Ермоловъ, раздраженный вмѣшательствомъ Паскевича, давалъ сильно чувствовать своему секретарю его „измѣну" и неблагодарность за прошлое. «Буду ли я когда-нибудь независимымъ отъ людей?»—воскли
цаетъ Грибоѣдовъ. — «Зависимость отъ семейства, другая отъ службы, третья отъ цѣли въ жизни, которую себѣ назначилъ, н можетъ статься наперекоръ судьбѣ. Поэзія! Люблю ее безъ памяти, страстно, но любовь одна достаточна ли, чтобы себя прославить?» «Наконецъ, что глава?»—продолжаетъ онъ. «По словамъ Пушкина,

Лишь яркая ваплата На ветхомъ рубиціѣ пѣвца.

«Кто пасъ уважаетъ, пѣвцовъ, истинно вдохновенныхъ, въ томъ краю, гдѣ достоинство цѣнится въ прямомъ содержанія къ числу орденовъ и крѣпостныхъ рабовъ? Все-таки Шереметевъ у насъ затмилъ бы Омира, скотъ, но вельможа и Крезъ. Мученье быть пламеннымъ мечтателемъ въ краю вѣчныхъ снѣговъ! Холодъ до костей проникаетъ, равнодушіе къ людямъ съ дарованіемъ; но всѣхъ равнодушнѣе нашъ сардарь; я думаю даже, что онъ ихъ невзвидитъ. Ѵоуопв се quiеп вега".

На службѣ при Паскевичѣ.

Вскорѣ тягостное положеніе разрѣшилось. Ермоловъ былъ отрѣшенъ отъ должности и уѣхалъ съ Кавказа, а Грибоѣдову открылась возможность стать близко къ Паскевичу. Онъ ушелъ «въ работу». «Не ожидай отъ меня стиховъ»,— писалъ онъ (16 апрѣля 1827 г.) Булгарину,—„Горцы, Персіяне, Турки, дѣла управленія, огромная переписка нынѣшняго моего начальника поглощаютъ все мое вниманіе. Не надолго, разумѣется кончится кампанія, и я откланяюсь…!